Бранно сложила руки и посмотрела на Тревиза. Ее лицо ничего не выражало. Она заметила:
– Советник Тревиз, вы открыли прения вне установленного порядка. Тем не менее, прошу вас обосновать вашу точку зрения, я отвечу потом.
– Нас ограничивает сама природа плана. Есть много способов истолковывать события до того, как голограмма праотца даст окончательное решение. Но как только это решение дано, оно больше не обсуждается в Совете.
Оно не обсуждается и предварительно, чтобы кто-нибудь не сказал: «Если Хари Селдон установил то-то и то-то, возможно, он и ошибался». А если кто-нибудь искренне так считает мадам мэр?
– Этот «кто-нибудь» может так говорить, если он – частное лицо.
– Значит, вы хотите сказать, что ограничения свободы слова, о которых вы говорите, относятся целиком и полностью к правительству?
– Именно. Это отнюдь не новый принцип Основания. Сначала он относился к мэрам всех партий. Личная точка зрения ничего не значит, официальное выражение мнения имеет вес и может быть опасным. И мы не хотим рисковать.
– Позвольте мне уточнить, мадам мэр, что этот ваш принцип применялся изредка и регламентировался специальными актами Совета. Он никогда не относился к чему-то столь же обширному и бесконечному, как план Селдона.
– План Селдона больше всего нуждается в защите, потому что именно для него подобные сомнения могут оказаться роковыми.
– Вы не учитываете, мэр Бранно, – Тревиз повернулся и теперь обращался к рядам членов Совета, которые, казалось, все до единого затаили дыхание, словно в ожидании исхода дуэли, – вы не учитываете, члены Совета, что есть все основания полагать план Селдона несуществующим.
– Мы все были свидетелями, как он работал сегодня, – сказала мэр Бранно спокойно, в то время как Тревиз стал говорить громче и раздраженнее.
– Именно потому, что мы видели, как он сработал сегодня, леди и джентльмены, мы в состоянии заключить, что план Селдона, в который нас учили верить, не существует!
– Советник Тревиз, вы вне регламента и не можете более продолжать в том же духе.
– У меня должностная привилегия, мэр.
– Эта привилегия отведена, советник.
– Вы не можете отвести привилегию. Ваше заявление – ограничение свободы слова, и само по себе не может иметь силу закона! Официального голосования в Совете не было, мэр, а даже если бы и было, я имел бы право поставить вопрос о его законности.
– Отвод, советник, не имеет отношения к моему заявлению, запрещающему критиковать план Селдона.
– А к чему же относится отвод?
– Вы обвиняетесь в измене, советник. Я хочу оказать Совету любезность и не арестовывать вас в зале Совета, но чиновники Службы Безопасности ждут вас за дверью и возьмут под стражу, как только вы выйдете. Я просила бы вас выйти спокойно. Если вы сделаете какое-нибудь злонамеренное движение, тогда, конечно, это будет рассматриваться как угроза, и чиновники Службы Безопасности войдут в зал. Но я уверена, что это не понадобится.
Тревиз нахмурился. В зале стояла абсолютная тишина. Неужели все ждали такого поворота – все, кроме него и Кампера? Он оглянулся на дверь. Никого там не увидел, однако понял, что мэр Бранно не блефует. От ярости он стал заикаться.
– Я пред… представитель большого числа избирателей, мэр Бранно…
– Не сомневаюсь, что они разочаруются в вас.
– На каком основании вы выдвигаете это дикое обвинение?
– Оно будет предъявлено соответствующим и должным образом, и будьте уверены, что у нас есть все, что нужно. Вы очень несдержанный молодой человек: вы поймете, что кое-кто может быть вашим другом, но не желает следовать за вами по пути измены.
Тревиз резко повернулся, чтобы встретить взгляд Кампера, но тот сохранял полную невозмутимость.
Мэр Бранно спокойно сказала:
– Я могу засвидетельствовать перед всеми, что когда я сделала свое последнее заявление, советник Тревиз повернулся и посмотрел на советника Кампера. Теперь вы уйдете, советник, или вынудите нас пригласить чиновников Службы Безопасности, чтобы арестовать вас в зале?
Голан Тревиз повернулся, снова поднялся по ступенькам, и за дверью два вооруженных человека в форме стали у нега по бокам.
А мэр Бранно, бесстрастно поглядев ему вслед, прошептала почти сомкнутыми губами:
– Дурак!
Лионо Кодил был Директором Службы Безопасности администрации мэра Бранно. Это была непыльная работенка, как он любил говорить, но лгал он или нет – никто, конечно, не мог сказать. Он не выглядел лжецом, но это еще ничего не означало.
Он казался спокойным и дружелюбным, вполне возможно, что в принципе и требовалось для его работы. Он был ниже среднего роста, имел густые усы (весьма необычные для граждан Терминуса), теперь сильно побелевшие; блестящие карие глаза и характерную заплату первоначального цвета на нагрудном кармане его потускневшего коричневого комбинезона.
– Садитесь, Тревиз, – сказал он. – Давайте держаться на дружеской ноге, если сможем.
– На дружеской? С изменником? – Тревиз засунул пальцы за пояс и остался стоять.
– С обвиняемым в измене. Мы еще не дошли до точки, когда обвинение – даже исходящее от самого мэра – эквивалентно утверждению. И я уверен, что мы не дойдем до нее. Мое дело – помочь вам, если это возможно. Я предпочел бы сделать так, чтобы не причинять вреда – разве только вашей гордости – и не выносить все на суд общественности. Надеюсь, вы согласны со мной?
Тревиз не смягчился:
– Давайте без заискивания. Ваша работа – заставить меня расколоться, как будто я являюсь изменником. Я же – не изменник, и возмущен необходимостью доказывать это ради вашего удовольствия. Я склонен предоставить вам такую возможность.
– В принципе – вы правы. Но, к сожалению, сила на моей стороне, а не на вашей. И, следовательно, задавать вопросы – мое право, а не ваше. Если какое-либо подозрение в нелояльности или измене падет на меня, я окажусь снятым с должности и меня будет допрашивать кто-то другой, и он, как я горячо надеюсь, отнесется ко мне не хуже, чем я намерен отнестись к вам.
– А как вы намерены отнестись ко мне?
– Как друг и как равный по положению, если вы отнесетесь ко мне также.
– Может быть нам выпить вместе? – ехидно спросил Тревиз.
– Позднее – возможно, но сейчас, пожалуйста, сядьте. Я прошу вас как друг.
Тревиз поколебался, но сел. Дальнейшее недоверие вдруг показалось ему ненужным.
– Что дальше? – спросил он.
– Дальше – могу я попросить вас ответить на мои вопросы правдиво, полно и без увиливаний?
– А если я откажусь? Какая угроза стоит за этим? Психический Зонд?
– Уверен, что нет.
– Я тоже уверен, что нет. Нет – для советника. Зонд не выявит измены, а когда я буду оправдан, в моих руках будет ваша политическая карьера, да и карьера мэра, возможно. Вам дорого обойдется попытка применить Психический Зонд.
Кодил нахмурился и покачал головой.
– О, нет, нет. Просто слишком велика опасность непоправимо повредить мозг. Когда не торопятся, это не причиняет никакого вреда. Но иногда, знаете ли, когда Зондом пользуются в раздражении…
– Угроза, Кодил?
– Просто констатация факта, Тревиз. Не стоит заблуждаться на мой счет, советник. Если мне будет необходимо воспользоваться Зондом, я им воспользуюсь, и если даже вы невиновны, выхода у вас не будет.
– Что вы хотите знать?
Кодил нажал кнопку на столе и сказал:
– Мои вопросы и ваши ответы записываются на видеоаппаратуру. Я не хочу никаких самопроизвольных высказываний от вас, или чего-то безответственного. Я уверен, что вы это понимаете.
– Я понимаю, что вы хотите записывать только то, что вам нравится, – презрительно сказал Тревиз.
– Верно, но вы снова заблуждаетесь. Я не стану искажать ничего из того, что вы скажете, я запишу или не запишу, вот и все. Но вы будете знать, что я не записываю, и не станете тратить свое и мое время.
– Посмотрим…
– У нас есть все основания думать, советник Тревиз, – налет официальности в голосе Кодила показывал, что он записывает, – что вы утверждали открыто и неоднократно, о своем неверии в существование плана Селдона.
Тревиз медленно ответил:
– Если я утверждал это «открыто и неоднократно», то чего же вам еще надо?
– Давайте не будем тратить время на увертки, советник. Вы знаете, что я хочу откровенного признания, сделанного вашим собственным голосом, со свойственными ему оттенками, при условии, что вы полностью владеете собой.
– Потому, как я полагаю, что использование какого-нибудь гипно-эффекта, химического или иного, изменяет оттенок голоса.
– Причем, очень заметно.
– И вы боитесь продемонстрировать, что пользовались незаконными методами при допросе советника? Что ж, за это вас трудно осуждать.
– Рад, что вы поняли меня, советник. В таком случае, продолжим. Вы утверждали открыто и неоднократно, что не верите в существование плана Селдона. Вы признаете это?